Дополнение к М. Горькому

Нравы хоть и смягчаются и изменяются, но всё же не до такой степени, чтобы совсем не встречалось такое, как описано в были М. Горького "Как её обвенчали".


Встарину, бывало, вот что делалось.
Не идёт девица замуж - отхлещут её по щекам, а то плетью «располосуют»
- идёшь?
Не хочет. Тогда её ещё раз побьют, посадят на хлеб да на воду и ждут
её согласия – идёшь?
Не идёт. А жених - особенно если он влюблён, стар, урод или обладает
ещё каким-либо достоинством в этом же духе - настойчиво просит у родителей
невесты обвенчать его с ней.
...........................................................
С ужасом представляешь себе нравственное состояние
девушки, и, право, хорошо делается на душе,
когда подумаешь, что мы уже прожили то время, когда родители отправляли
своих дочерей к венцу пощёчинами и плетьми, голодом и позором, когда живого
человека порабощали до того, что приказывали ему броситься в объятия
мужчины, не возбуждающего у девушки ничего, кроме инстинктивного
отвращения.
И вот, повинуясь родительской пощёчине, сопровождаемая ею, эта девушка
шла на брачное ложе, навстречу поцелуям и ласкам, для неё, быть может,
совершенно непонятным и возбуждающим в ней только ужас.
...........................................................

Кажется, что жизнь хранила где-то глубоко в себе осколок прошлого и вдруг вышвырнула его на поверхность современности к вящему смущению нашему, и мы, представители времени хитрого, приглаженного и припомаженного, люди, не выносящие ничего резкого и вульгарного, — в недоумении стоим пред явлением, с которым, как представляли себе, у нас уже покончено. А оно, во всей своей прелести, рисуется пред нашими изумлёнными физиономиями — и вытягиваются наши культурные носы пред этим эхом прошлого.
Недавно в Самаре вскочил такой пузырь, и вот его содержимое, поскольку
оно мне известно. В нём есть всё, помимо истинной культурности.
На-днях один из местных купцов выдал замуж свою дочь.
Обстоятельства, сопровождавшие это обыденное событие, были весьма
знаменательны, и они-то именно и придают факту археологический характер.
Перед венцом невеста, — как это и надлежит по ритуалу старины, — была
посажена на хлеб и на воду в тёмную комнату. Сколько времени там она
сидела, оплакивая предстоявшую ей участь — жить долгие годы с нелюбимым
человеком, — неизвестно, но, должно быть, она или немало сидела, или очень
уж много плакала. Когда её сажали в карету, дабы отвезти в церковь, — она
еле стояла на ногах, и на вспухшем от слёз лице дрожали судороги
сдерживаемых рыданий. Она еле держалась на ногах, вся как-то опустившаяся
книзу, бессильная и безвольная. У церкви, входя на паперть, она беспомощно
оглянулась вокруг, как бы ища себе защиты, — и чуть не упала со ступенек
назад. Поддерживаемая сзади шафером, она еле ходила вокруг налоя и на
роковой вопрос священника не сказала своего «да», она даже и не кивнула
головой в ответ ему, окаменевшая от мук, переживаемых ею. На жениха не
действовало страдание рядом с ним: довольный и спокойный, он хладнокровно
таскал свою невесту за руку вокруг налоя, и лицо его сияло... как кирпич на
солнце. Исайя ликовал. Невеста еле сдерживала рыдания... В церкви было
много публики, вся она смотрела на драму с любопытством, и глухой шёпот её наполнял своды вместе с запахом горящего воска и льна. Церемония кончена, и, шатаясь, невеста пошла вон из церкви.
— Какая изму-ученная! — шептали сострадательные люди.
Но что в этом сострадании человеку, уже погибшему! Да, наверное, и не слыхала новобрачная этого шёпота за биением своего сердца, проданного в пожизненное владение человеку, чуждому ей, — человеку, который возбуждал в ней только трепет ужаса и отвращение. Вот она вышла из церкви, села в карету и, резким жестом руки сорвав с оси головы венчальный убор, бросила его в ноги новобрачному на пол кареты. Это как бы напугало его, — он отодвинулся в угол, дверца захлопнулась, и снег жалобно заскрипел под колёсами экипажа, увозившего так много страдания...
...Через несколько минут новобрачную поздравляли шампанским с законным
браком — или с изломанной жизнью?
Впрочем, это было более чем через час, ибо с час после венца она
провела в своей комнате одна, запершись на ключ. Это был последний час её
свободы, а за ним уже наступала новая жизнь.
Жизнь вещи, жизнь рабы, обязанной целовать по требованию, а не по
желанию, жить до Смёрти или до привычки с человеком, чужим сердцу, и в то
же время с человеком, юридически имеющим право на неё.
Вот – факт.
Вот – нелепая драма, человекоубийство, хуже — продолжительое истязание
живого и сознательного существа. Чего ради – истязание?
Обвенчали или отпели эту девушку?

1896 г.

Автор мог бы предусмотреть и благополучное развитие событий в качестве примера в "назидание 
молодому поколению". 
Закономерное продолжение представляется таким:
С первых же дней в чужом доме новобрачная присматривалась к любой возможности поскорее покинуть ненавистные стены навсегда. Сбежать куда угодно, найти какую угодно и где угодно работу швеи, белошвейки, кружевницы. Всёму этому она обучена давным давно. Денег добыть на первое время можно, заложив украшения. 
И вот однажды, под предлогом посещения врача, она выбрала такое время, когда никто из домашних не смог бы её сопровождать и откладывать посещение было якобы небезопасно для её здоровья. Разумеется, она не вернулась из этой поездки "к врачу".